Рецензия на сборник материалов конференции "Брюсовские чтения" 2002 года

Опубликовано: Вестник Московского Университета. Сер.9. Филология. 2006. № 1. Стр.: 160 - 166.

Брюсовские чтения 2002 г. были юбилейными: они прошли в год сорокалетия состоявшихся в 1962 г. первых чтений.

Сборник, составленный на основе материалов этой конференции[1] (редактор-составитель С.Т. Золян), отличает «географический» охват (сюда включены статьи брюсоведов не только из Москвы, Тбилиси, Еревана, Гюмри, но также и из Волгограда, Ставрополя и Манчестера). Одна из характерных особенностей этого сборника заключается в том, что на его страницах широко представлена мос­ковская университетская школа (в «Брюсовских чтениях 2002 года» принимали участие профессора МГУ С.И. Кормилов, А.П. Авраменко, М.В. Михайлова; доктор философских наук И.Ю. Искржицкая; доцент А. В. Леденев; аспиранты Д.И. Охотников, А.А. Голубкова, Д.В. Соколова; выпускники аспирантуры Т.В. Михайлова, Е.В. Каманина).

Московский университет здесь не только «локус», но и одна из доминантных тем — именно ей посвящена статья С.И. Корми­лова, открывающая сборник («В.Я. Брюсов и Московский уни­верситет»). Автор статьи рассматривает (опираясь на множество документальных свидетельств) «историю отношений» Брюсова и Московского университета, а также (что не менее важно) анали­зирует то влияние, какое оказал университет на творческое ста­новление поэта. Научные интересы Брюсова, считает С.И. Кор­милов, тесно переплетались с «поэтическими» (яркий пример, это иллюстрирующий, — работа Брюсова над антологией армянской поэзии в русском переводе). В силу этого Брюсов предстает в статье как «поэт-энциклопедист», поэт «культурологического» склада. Анализ преподавательской деятельности, организационной рабо­ты, научных интересов поэта, проведенный в статье, закрепляет это впечатление.

Четко выверенная композиция книги — одна из характерных ее особенностей. Главные векторы исследования творчества Брю­сова, заданные в сборнике, достаточно традидионны (если не ска­зать «классичны»). Структурно-семантическая база, от которой эти векторы расходятся, — творчество Брюсова в контексте миро­вой культуры и его связи с армянской литературой. Отсюда и «композиционное решение» сборника: он состоит из четырех раз­делов («Проблемы творчества В.Я. Брюсова»; «В.Я. Брюсов и ми­ровая культура»; «Сообщения»; «Публикации»). При этом внутри каждого раздела есть несколько своеобразных «семантических центров» (своего рода «подразделов», «тематических линий»), вокруг которых и группируются материалы.

Так, в первом разделе исследовательское внимание уделяется не только творчеству Брюсова (как того требует название разде­ла), но и теоретическим воззрениям поэта на природу творчества. Именно такой теме посвящена статья К.Э. Штайн «К вопросу о метапоэтике В.Я. Брюсова», открывающая эту часть сборника.

Автор статьи, анализируя теоретические взгляды Брюсова, по­казывает, как метапоэтическые установки воплощаются в поэзии. Именно поэтому К.Э. Штайн удается не только описать законы поэтики Брюсова, но и объяснить принципы их функционирова­ния в поэтическом тексте. Следуя определению метапоэтики как «системы систем», ставропольская исследовательница раскрывает саму метапоэтическую «логику» творчества Брюсова, показывает, как оно многочисленными нитями связывается с философией, лингвистикой и естественно-научными дисциплинами своего вре­мени (с. 29).

Анализ брюсовской метапоэтики приводит к чрезвычайно важному выводу: разрабатывая свою теоретическую систему, Брю­сов, считает К.Э. Штайн, предвосхитил немалое число открытий в области гуманитарного научного знания. Заметим, что многие символисты (а также философы, близкие к символизму, — о. Павел Флоренский, например) традиционно считаются предшественни­ками современных гуманитарных методологий[2], Брюсов же чаще всего незаслуженно забывается. К.Э. Штайн восполняет эту лакуну и показывает, что Брюсов также создал собственную метапоэти­ческую (семиотическую?) систему, включающую в себя ряд дости­жений своего времени и предвосхитившую открытия будущего.

«Метапоэтической» теме, развитой в ином, культурологическом (а не семиотико-системном, как в предыдущей работе) аспекте, посвящена статья А.П. Авраменко «Брюсов о мастерстве Пушки­на». Подчеркивая значимость пушкинского гения для поэтов Се­ребряного века, А.П. Авраменко особенно выделяет брюсовский анализ поэтического мастерства Пушкина — «драгоценное обре­тение отечественного литературоведения» (с. 45). Анализируя «брюсовскую Пушкиниану», исследователь дает целостное пред­ставление о значении поэзии Пушкина для творчества Брюсова и описывает образ Пушкина, который поэт воссоздает в своих спе­циальных штудиях. Новаторский взгляд Брюсова на творчество ве­ликого поэта («То, что увидел Брюсов в арсенале Пушкина <...>, до него не отмечалось никем» — там же), по мнению автора статьи, приводит к тому, что Брюсов создает «своего Пушкина» — поэта, в котором «сочетаются исключительный природный дар и под­вижническое трудолюбие» (с. 46).

«Теоретические» взгляды Брюсова подробно анализируются и в работе O.K. Страшковой «Валерий Брюсов о реализме и услов­ности на сцене». На сей раз, как явствует из самого заглавия статьи, речь идет о метапоэтике драмы. В статье показано место Брюсова-теоретика в дискуссии о «фотографической правде» и условности в театральном искусстве. При этом драматургические воззрения поэта объясняются через его символистское мироощущение и вписываются в театральный контекст того времени.

Второй «семантический центр» данного раздела можно услов­но обозначить как «проблемы прозы В.Я. Брюсова». Проза рас­сматривается подробно и в разных смысловых ракурсах. Так, в статье Е.В. Карабеговой «Германская “осень средневековья” в ро­мане В.Я. Брюсова “Огненный ангел”» анализируется культурно- исторический фон знаменитого брюсовского романа. Техника анализа заключается в том, что автор, во-первых, рассматривает сам образ немецкой Реформации (выстраивает картину мира той эпохи, выделяет ее доминантные исторические и культурные чер­ты), а во-вторых, подробно останавливается на принципах вопло­щения этого культурно-исторического образа в романе. Подобный «комплексный» подход позволяет связать поэтику романа с «кар­тиной мира» изображаемой эпохи: Е.В. Карабегова убедительно доказывает, что многие ключевые мотивы и образы романа были инспирированы особенностями исторического времени и той на­родной «ментальностью», которая изображается в романе.

В работе Н.М. Хачатрян «Кризис античности в романах Брю­сова “Алтарь победы” и “Юпитер поверженный”» историческая проблематика романов Брюсова также выдвигается на первый план. «Композиционно-семантическим» стержнем статьи является мысль о том, что, обратившись к кризису античной культуры, Брюсов, несомненно, проецировал ее на эпоху двух революций. История в таком контексте предстает как своеобразный «интерепретант» по отношению к России «темных лет».

Категории «современность» и «история», чрезвычайно значи­мые для Брюсова, рассматриваются в статье И.Ю. Искржицкой «Критерий “современности” в творчестве В. Брюсова». «Критерий современности», по мнению исследовательницы, становится опре­деляющим критерием его творчества (с. 130), ибо современность Брюсов осмысляет как со-временность, т.е. присутствие в одном синхронном временном срезе многих исторических эпох. Отсюда семантический пуант статьи — историческое по существу, счита­ет автор, становится современным, а часто и «над-временным». Эта мысль находит подтверждение в анализе романа «Огненный ангел», где «пространственные и временные искания Рупрехта — только внешнее выражение блужданий его ищущего духа в доли­не человечности <...>» (с. 135).

И.Ю. Искржицкая показывает важность подобной «панхро­нической» установки (характерной для всей культуры Серебряно­го века) для творчества Брюсова, ибо именно она обусловливает его культурологическую ориентированность (ведь культура, по существу, и есть то самое «синхронно-диахронное» образование, где «ничто не исчезает»).

В неожиданном ракурсе проза Брюсова предстает в статье М.В. Михайловой «В.Я. Брюсов о женщине (анализ гендерной про­блематики творчества)». Гендерный подход, заявленный в работе, включает в себя психоаналитические элементы, что позволяет «вскрыть» «неявный», глубинный уровень текста. Интерес Брю­сова к женской психологии объясняется в статье общими законо­мерностями его творчества, в частности характерным для Брюсова . стремлением «воссоздавать различные поэтические индивидуаль­ности, воспроизводить чужую поэтическую манеру» (с. 97). В це­лом же автор анализирует не столько мужской и женский типы поведения, сколько мужские и женские «стратегии письма». Так, М.В. Михайлова показывает, какими средствами Брюсов создает современный ему женский тип женщины-декадентки и как этот новый образ соотносится с традиционным образом женщины.

Гендерная тематика развивается и в статье Е.Г. Багатуровой и Т.Х. Гмбикян «Литературные реминисценции в творчестве В.Я. Брю­сова (на материале рассказа “Только утро любви хорошо...”)». Од­нако рассматривается она несколько в ином ракурсе, чем в преды­дущей статье. Если М.В. Михайлова исследует «семантический» аспект темы, то Е.Г. Багатурова и Т.Х. Гмбикян сосредоточены более на «синтаксисе» выбранного ими рассказа — анализируется сама «конструкция» текста, «формальные» приемы, с помощью которых он создается. В качестве главного приема для актуализа­ции художественного замысла авторы выделяют «текстовые реми­нисценции». Соответственно цель статьи — выявить функции претекстов в смысловой архитектонике рассказа. Заданная цель достигается посредством «строгого», «точного» анализа поэтики, предполагающего формализацию исследовательских приемов. От­сюда проистекает ориентация исследователей на «лингвоанализ художественного текста» (с. 115).

Секретарь редколлегии сборника С.С. Давтян в статье «Поэти- ко-стилевые особенности симфонии В.Я. Брюсова “Воспомина­нье”» исследует одно из малоизвестных произведений В.Я. Брюсо­ва, написанное в синтетическом жанре литературной симфонии. Автор показывает, как Брюсов, следуя символистским установкам на «музыкальность формы», работает на границе словесного и му­зыкального искусств, строя свое произведение по законам музы­кальной архитектоники. При этом исследовательница не просто декларирует эту мысль, но доказывает, что это синтетическое жан­ровое новообразование подчиняет себе развитие поэтических об­разов. Музыкальный «код», выявленный С.С. Давтян, оказывается ключевым для прочтения «Воспоминанья», ибо он позволяет вы­явить специфику построения этого сложного произведения.

Второй раздел сборника носит преимущественно «сравни­тельно-исторический» характер. Все статьи этого раздела группи­руются вокруг трех тематических линий («Брюсов и зарубежная литература», «Брюсов и русская литература», «Брюсов и армянская культура»).

Эта часть сборника открывается статьей члена редакционной коллегии Е.А. Алексанян («Валерий Брюсов и Виктор Гюго»), где проводится сравнительный анализ поэтик В. Брюсова и В. Гюго на основе «романтико-символистской платформы» их мировидения. Исследовательница находит интересные параллели, сопос­тавляя не только творческие методы Брюсова и Гюго, но также и их представления об искусстве. Исследуя творческие установки двух художников, Е.А. Алексанян решает тем самым задачу более общего, теоретического характера — она выявляет генетическую связь романтической и символистской эстетик. Именно по причине этой «родословной» связи, как справедливо полагает автор, многие высказывания Брюсова о символизме «столь же органично подходят и к романтизму <...>» (с. 155). Кроме того, доказывая схожесть двух поэтических систем, Е.А. Алексанян подробно ана­лизирует переводы некоторых стихотворений Гюго, сделанные Брюсовым, обращая внимание на их «адекватность» оригиналу.

Однако Е.А. Алексанян тут же делает важную оговорку: нельзя полностью отождествлять романтизм Гюго и символизм Брюсова Брюсов смотрит на романтизм с позиции другого литературного течения и поэтому не принимает таких особенностей романтиче­ской поэтики, как «избыточность образов, контрастная эффект­ность ряда художественных приемов», противопоставляя все это «отточенности» и «переливам смутных, неопределенных настрое­ний» в символизме (с. 157).

Статья члена редакционной коллегии Э.С. Даниелян «В.Я. Брю­сов и Д.С. Мережковский» посвящена творческим контактам двух «мэтров» русского символизма. Объектом анализа стала интерпрета­ция Брюсовым творчества Мережковского. Большой фактический материал, собранный в работе, показывает, что Брюсов высоко оценивал не только теоретические штудии Мережковского, но так­же и его поэтическое творчество. По сути дела, Брюсов предстает в статье не как поэт, но преимущественно как критик и читатель. Подобный подход парадоксально помогает увидеть специфику поэтики самого Брюсова, ибо Брюсов (как, наверно, и любой другой поэт) выделяет в творчестве «собратьев по перу» прежде всего то, что близко его художественным устремлениям. Так, на­пример, Э.С. Даниелян указывает, что в поэмах Мережковского Брюсова привлекает образ города (вспомним, что именно Брюсов традиционно считается певцом «урбанистической темы»).

Иной ракурс сопоставления выбран в статье А. В. Леденева «От Владимира Дарова — к “Дару” Владимира: В. Брюсов и В. На­боков». В первой части работы подробно рассматривается тема творческих связей Набокова с Серебряным веком в целом. Роль Брюсова же (по отношению к творчеству Набокова) исследователь видит в формировании стилевой манеры «Сирина» (с. 194) — с важной оговоркой о том, что сходство носило скорее типологиче­ский, нежели генетический характер. Поэтому, рассуждая о типо­логическом родстве двух идивидуальных художественных систем, А. В. Леденев обращается к понятию «тип писательского темпера­мента» и «общеэстетическим воззрениям Брюсова и Набокова».

Анализ этих типологически схожих мировоззренческих сис­тем позволяет сделать ряд интересных наблюдений. Так, напри­мер, А. В. Леденев находит анаграмматическую перекличку между названием романом Набокова «Дар» и именем «брюсовского ге­роя» — Владимира Дарова. Особенно интересен анализ брюсов­ского «концепта» «ключи тайн» в контексте набоковского творче­ства: исследователь полагает, что этот концептуализированный образ служит своего рода «порождающей базой» для магистральных мотивов творчества Набокова («побег из «тюрьмы», мотив псев­дореальности», мотивы «ключей счастья», «просветов» — с. 197), которые обусловливают логику сюжетного развития многих его романов.

В третьем разделе творчество Брюсова рассматривается в раз­нообразных литературных и культурологических контекстах: с точки зрения неомифологизма (О.Н. Калениченко «Неомифологи - ческая рождественская проза В.Я. Брюсова»), с позиций семанти­ческого мотивно-образного анализа (Д.В. Соколова «Мотив пути в сборниках “Шедевры” В.Я. Брюсова и “Жемчуга” Н.С. Гумилева»; О.П. Черепанова «Образ “мига” в лирике В.Я. Брюсова»), в кон­тексте философии и литературы Серебряного века {Д.И. Охотников «“Пляски смерти” в русском символизме (Блок — Бальмонт — Брюсов)», А.А. Голубкова «В.В. Розанов и В.Я. Брюсов»).

Особенно интересной в этом разделе нам представляется статья рано погибшего ереванского ученого К.Л. Мкртчяна «Символы, которые нас выбирают (перевод В. Брюсова и проблема культур­ного бессознательного)». Автор использует достаточно новое для филологии понятие «культурного бессознательного». В контексте этого методологически нового подхода проблема «диалога» культур выступает перед нами в ином свете: рассмотрение взаимодействия разных культур приводит, по мнению автора статьи, к проблеме пе­ревода, понимаемого как главный семиотический механизм взаимо­действии разных культур на уровне коллективного бессознательного на примере брюсовского перевода известного стихотворения Ова­неса Туманяна «Армянское горе».

В финале работы автор выходит за пределы узко формального анализа в философскую сферу и делает парадоксальный вывод: «<...> когда мы думаем, что это мы выбираем символы, они тоже выбирают нас» (с. 336), именно поэтому, «став частью нашего культурного мира», эти символы «диктуют нам и картину мира, и отношение к ней» (с. 338).

В последнем, четвертом, разделе сборника представлено не­сколько новых публикаций, могущих заинтересовать как брюсоведов, так и тех, кто занимается изучением культуры и литературы Серебряного века: В.Я. Брюсов «Открытое письмо к молодым поэтам» (публикация P.JI. Щербакова), а также: В.Я. Брюсов «Бу­дущее Балканского полуострова» (публикация Э.С. Даниелян с комментариями члена редакционной коллегии сборника К.С. Сапарова).

В целом творчество Брюсова предстает на страницах книги как целостный и сложный феномен. Тем не менее в сборнике есть некоторые формальные недочеты. Прежде всего стоило бы привес­ти аппарат ссылок к единообразию. Так, если в статье Е.В. Карабе- говой «Германская “осень средневековья” в романе В.Я. Брюсова “Огненный ангел”» повторное обращение к какому-либо изда­нию обозначается «названное изд.», то в статье М.В. Михайловой «В.Я. Брюсов о женщине (анализ гендерной проблематики твор­чества)» вместо этого дается «указ. соч.», а в статье К.Э. Штайн «К вопросу о метапаоэтике Брюсова» в подобных ссылках каждый раз указываются полные выходные данные издания.

Кроме того, пожелание, касающееся композиции сборника. Раздел с «общим» названием «Проблемы творчества В.Я. Брюсова», на наш взгляд, можно было бы разбить на подразделы, обозначив тем самым основные «силовые» линии исследований. Подобная композиция, как нам кажется, позволила бы более четко выделить (и определить) «проблемы творчества В.Я. Брюсова», о которых и идет речь в разделе.

Примечания